Накануне великого праздника нам посчастливилось встретиться с участником Великой Отечественной войны Николаем Александровичем Можиным и его дочерью Ольгой Строгановой.

Как и все солдаты Победы, Можин - уникальный представитель героического, почти ушедшего от нас поколения, и бесценной оказалась каждая минута общения с этим добрым и смелым человеком.

97 лет ветерану, многое стерлось из памяти – имена, даты, названия городов и сел, слова песен, которых было спето так много. Осталось извечное, о чем наш герой говорит с волнением, с неизбывной болью. Это главное вмещают три коротких слова - земля, вода и кровь. Ведь младший сержант и даже старшина, он воевал в пехоте, а потому ногами измерил тысячи километров земли. Десятки рек пересек вплавь и вброд. Видел страшные раны и гибель сотен товарищей-однополчан.



Окопная правда

- А сколько мы этой земли выкопали, пока наступали! Наверное, тонны. Любая остановка на марше - начинали рыть окопы, – рассказывает Николай Александрович. - Иначе от осколков не спастись. Выкапывали яму небольшой глубины, обычно на двух-трех человек, чтобы не замерзнуть. Там же и спали. Одну шинель постелим, другой укроемся, вещмешки под головами. Если остановка большая, копали более основательное убежище – землянку. Там уже другое дело – можно и огонь разжечь, и передохнуть перед боем. Еще тогда решил: если уцелею, обязательно в Тагиле выкопаю землянку в память о фронте!

И выкопал. Во дворе двухэтажного дома на Тагилстрое, где жила семья Можиных, та землянка долго была центром притяжения для окрестной детворы.
Случалось пехоте и голодать, вероятно, поэтому молодого солдата настигла «куриная слепота»:

- Видел только ясным днем, а в сумерках терял зрение. А ведь мы порой по 50 км за ночь проходили маршем. Выручал товарищ - в темноте был рядом и в строю держался за него. Потом болезнь как-то сама отступила.

Окопную правду можно видеть в правдивых фильмах о войне, таких, как «Они сражались за Родину». Но есть некие киношные стереотипы, позволяющие думать, что солдаты ночуют в блиндажах, в брошенных зданиях, в деревенских избах… Наверное, в виде исключения. Потому что Николай Александрович четко свидетельствует, что на пути к Берлину ему ни разу не довелось ночевать под крышей.

«Мать сыра земля». Они защищали ее, и она же была единственной защитой для матушки-пехоты. В неглубокий ров тоже попадали осколки, и для многих солдат те окопы становились безымянными могилами.

Солдат Можин часто вспоминал товарища, которому снарядом оторвало ногу: истекая кровью, поняв, что не жилец, просил «добить».

- Отец не мог видеть свежего мяса и запаха крови не выносил, – замечает дочь Ольга Строганова. - Фильмы про войну люблю, бывало, зову посмотреть, а он говорит: «Не надо, я это все вживую видел». Думаю, ему еще и просто тяжело переживать трагические события. А вот в быту война у нас идет в пример, - шутит Ольга Николаевна. - На даче как-то заметила, что отец пьет воду грязную, для полива. Я ругаю: «Папа, есть же чистая вода в бутылках!» А он отмахивается, говорит, что на фронте часто приходилось пить из луж, и жив-здоров до сих пор.



За отвагу

Медалей на военном кителе Можина не счесть. Среди них - «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина».

Первую «За отвагу» молодому бойцу вручили за освобождение деревни Ужжель - в самой горестной, наполовину сожженной врагом Смоленщине.

- Деревня была занята не немцами, а власовцами. На подступах к ней оказались совсем неопытные новобранцы. Тогда мы, уже обстрелянные автоматчики, вызвались атаковать впятером. Автомат ППШ, в карманах по запасному диску на 72 патрона. Все до одного расстрелял…

Затем наступило переломное событие для всей войны – битва на Орловско-Курской дуге. И была вторая медаль «За отвагу» – за форсирование реки Днепр.

- Через Днепр шли днем под непрерывным огнем. Вброд зашли - по плечи в воде, потом откуда-то прибило лодку без весел, мы человек пять влезли и гребли руками. Среди убитых немцев была сплошь молодежь, не старше нас, видно было, что Гитлер бросал на нас последние резервы.

Николай Можин воевал на Белорусском фронте, и поэтому видел командующего Константина Рокоссовского:

- Он приезжал к нам на передовую на немецкой машине.

Орденом Красной Звезды сержант Можин награжден за форсирование Одера. Та переправа была самой трудной и опасной:

- Было два Одера, но немцы, отступая, разрушили плотину, и реки слились в одну широкую и глубокую. Плыли на лодках, пробуя путь шестами, чтобы не напороться на мины.

Свою мину Можин все-таки «встретил»:

- Командир нашей роты послал в соседнюю дивизию узнать, не нужна ли им подмога. И в момент, когда мы говорили с тем командиром, близко разорвалась мина. Контузило нас обоих сильно. Но в госпитале я не лежал, был недолго в полевой медсанчасти. С тех пор проблемы со слухом, а сейчас - почти полная глухота.

Также были осколочные ранения в ногу, с которыми крепкий и выносливый солдат продолжал ходить и не отставал от своей части.



Жив ли Корчагин?

Этот вопрос волнует отца и дочь, потому что самый последний из оставшихся фронтовых друзей Иван Корчагин – из Львова.

- Он на два года старше отца, но тоже крепкий товарищ, – рассказала Ольга. - Переписывались и перезванивались вплоть до 2017 года. В 2012-м им пришлось уехать из Львова, но потом вернулись, и с тех пор связь пропала – сотовый не отвечает. Или умер, или стал жертвой в этом пекле фашистском. Ведь он такой боевой, что мог ордена надеть - и на площадь!

А последняя очная встреча с Иваном и другими однополчанами нашей дивизии была в Могилеве, кажется, в 1988-м.



Сын «врага народа»

Такое клеймо получил комсомолец Николай Можин в октябре 1937-го.
Отец был осужден по 58-1 на 10 лет лагерей.

- Дед был прекрасный человек, умный, добрый, потомственный шорник, ремесленник,- говорит Ольга Николаевна. - Они приехали на Урал в начале 30-х из Мордовии, из Краснослободска. Работал на строительстве НТМЗ. В компании рассказал острый анекдот. Все знали, кто донес, – тот человек стал потом Героем Труда. А от двух детей забрали отца. Вернулся он только в 47-м, и уже не мог найти хорошей работы.

А Николай, старший, пошел работать в 15 лет:

- Я был помощником геодезиста, потом стал техником, начали строить ЗМК. В 1941-м написал заявление на фронт – не взяли. Призвали только в 42-м. Попал на краткосрочные военные курсы – артиллеристов, танкистов. Но на танк и в артиллерию не взяли как сына «врага народа». Зачислили в роту автоматчиков спецподразделения артиллерийского полка.

Из комсомола Можина не выгнали, на войне он был даже комсоргом роты автоматчиков, а в 1944-м приняли в партию.

  

С песней и в движении

- До войны отец купил мне редкую шестиструнную балалайку, и я играл в ансамбле при клубе металлургов (на архивном фото). А мандолину я потом сам купил.

На фронте без песни не обходилось, и без маршевых, и народных, протяжных. Был баянист полковой, он собрал хор из поющих, и в часы затишья мы устраивали концерты. Любимые песни были, конечно, «Землянка» и «Синий платочек».

Ольга Николаевна всю жизнь преподавала в 3-й музыкальной школе, 25 лет была ее директором. Ох и праздники на День Победы собирались когда-то в их семье! Отец и мать хорошо пели, дочь по два часа не выпускала из рук баяна, пели на два голоса. После войны Николай Александрович стал работать на огнеупорном заводе, прошел путь от рабочего до начальника отдела, был активным профсоюзным лидером. Говорят, стараниями предзавкома Можина был построен ДК «Огнеупорщик», где в свое время прекрасно развивалась самодеятельность.

Сейчас, когда большая часть двух старших поколений семьи ушла из жизни, отец и дочь живут вдвоем. Но у Николая Александровича четверо внуков и 11 правнуков.

- В Тагиле тоже есть племянники и внуки, а мои дети и внуки давно живут в Москве, у них большие многодетные семьи. Сын – директор оборонного завода, в деде души не чает, хочет, чтобы мы поселились рядом. Для отца переезд не проблема, он удивительно жизнелюбивый и здоровый для своих лет человек, – уверена Ольга Николаевна. – У него строгий режим дня, после обеда не менее часа гуляет. Берет палки - и вперед, хотя бы до церкви или до школы. Сейчас, конечно, за пределы двора не выходит, я слежу. Но отказаться из-за коронавируса от движения совсем – это для отца совершенно неприемлемо, даже спорить нечего. Знаете, физкультура сыграла большую роль в его здоровье. Когда пошел на пенсию в 60 лет, болел – не в порядке были и сердце, и печень, от аритмии страдал. И тогда он начал бегать трусцой ежедневно, в любую погоду, на протяжении восьми лет - от огнеупора до Техпоселка и обратно. Когда снова показался врачам, анализы оказались лучше, чем были до пенсии.

- Движение – это жизнь, – кивает ветеран.

И мне почему-то кажется, что, шагая по новеньким асфальтовым тропинкам в своем дворе, он все равно представляет на пути пыльную фронтовую дорогу, слышит отзвуки канонады, а про себя громко поет бодрую военную песню.